Про гиппогрифов

Клювокрыл – гиппогриф, впервые появляющийся в «Узнике Азкабана», - не просто необычное волшебное существо: это исключительно нелепая комбинация птичьей головы, грифоньих передних ног и лошадиного туловища. Именно такую диковинку и хотел создать человек, придумавший гипогрифа, - поэт 16 в., наделенный недюжинным чувством юмора.
Римский поэт Вергилий описал однажды некое событие как невозможное, сказав, что оно случиться не раньше, чем «грифоны породнятся с лошадьми». Фраза запомнилась.
Много веков ее произносили примерно в тех же ситуациях, в каких современный человек мог бы сказать: «Когда рак на горе свиснет». Лудовико Ариосто, итальянский придворный поэт начала 16 в., вспомнил эту строчку, когда писал своего «Неистового Роланда» - эпическую поэму о рыцарях Карла Великого, короля, правившего в 14 в. Большей частью Европы. Решив, что пришло время воплотить в жизнь невероятный альянс, придуманный Вергилием, поэт создал гиппогрифа(hippos – по гречески означает «лошадь»).
Согласно Аристо, родина гиппогрифа – Рифейские горы, лежащие «далеко за скованными льдом морями». С этим существом встречается в поэме храбрая племянница Карла Великого Брадаманта, странствующая в поисках своего возлюбленного по имени Руджьер. Брадаманта узнает, то Руджьер в плену у чародея, разъезжающего верхом на диковинном, невиданном создании. Победив чародея и освободив Руджьера, Брадманта приближается к зверю:
Вдвоем сходят они в тот дол, где красавица венчалась победою, и глядят: перед ними гиппогриф, а на боку его – щит в покрове шелка. Брадманта идет к его узде; конь помедлил, пока она приблизилась, а потом расширяет крылья и опять опускается невдали. А она за ним, а он опять в воздух, и опять неподалеку – как ворона вокруг собаки то взлетит, то сядет, то тут, то там. Руджьер, Градасс, Сакрипант и все рыцари, шедшие следом, рассеялись по склонам холмов, выше, ниже, куда держал крылатый, - а он, не раз и не два погоняв их между скал по сырым низинам и голым кручам, наконец напрвил свой шаг к Руджьеру…
…Вот Руджьер взял его за узду, а тот не хочет идти и упирается.
Тогда сходит храбрец с Фронтина(так звали его коня) и садится на ветробежца, и пришпорив, бодрит в нем дух. Разбегается гиппогриф, отталкивается и – ввысь, легче сокола, с которого снят шлычок, и он взмоет, увидев добычу. Брадманта, глядя на любезного в такой выси и такой беде, цепенеет и долго, долго не в силах опомниться.

В другом эпизоде поэмы другой рыцарь, Астольф, путешествует по свету на том же гиппогрифе:

И теперь поведу рассказ вслед Астольфу, который своего гиппогрифа так привадил к поводьям и седлу, что летел быстрее сокола и орла. Пролетев поперек и вдоль всю он Францию от моря до моря, повернул коня к тем горам, что на Пиренейском западе. Над Наваррой, над Арагоном он летит, на потеху земных зевак; слева от него Терракон, справа - Бискийя, впереди – Кастилия, вдалеке – Галисия и Лиссабон. Правит он к Кордове и Севилье, не минуя ни единого города ни в приморском, ни в пригорском краю…
…и приходит ему на ум просечь Африку от Атланта до Египта…
Видит Фец, Марокко, Оран…
…Шпорит вдаль, на Бизерту и Тунис, видит Каспу, видит остров Альзебру, Береникин город и Птолемеев, вплоть до нильских семи уст и до Азии.

И наконец, Астольф едет на гиппогрифе в рай, а потом почтительно отпускает его. Понятно, почему Джоан Ролинг говорит в «Фантастических зверях: места обитания», что гиппогрифы «теперь распространились по всему миру».